3мая
Никак не мог дозвониться в Покровское. Не подходили. Пришлось итти к Базансву пешком, узнавать о результатах проверки брака обуви .
Прошел уже через Одинцовский колхоз, иду тропинакою между кустов тальника. Навстречу человек пять рабочих из промартели. Когда я прошел мимо них и повернул на шоссейную дорогу -услышал за собой шаги и окрик:
— Товарищ!
Оглянулся: бежит за мной рабочий. Подходит и говорит с одышкой:
— Вы в Покровское?
— Да.
— В промартель? — Нет, в ячейку. А что?
— Там идет крутня... товарищ. Проверяют, увольняют... Напугались. Я хочу вам заявку сделать.
Парснь оглянулся и воровато проговорил:
— Обыск надо бы у Горбылева на дому. У Захарова — заведующего мастерской. И у Лебедева—завпроизводством...
— Воруют?
— У них обязательно должна быть кожа. И кое-что другое... Только надо сделать скоро, сегодня же...
— А почему ты мне заявляешь? — Вы же политотдел?
— Да... Но факты есть у тебя?
— Даю честное слово, не вру. Я — комсомолец.
— Фамилия как?
— Запишите: Петр Николаевнч Карасев, из колхоза Одинцово.
Я записал. Рабочий скрылся.
Секретарь ячейки Базанов встретил меня хмуро.
— Ну, как с комиссией по проверке брака? спросил я.
Он нехотя прогундосил:
— Все кончено!
— А что лмекно?
— Проверили, обнаружили. На бюро сделали оргвыводы.
— Казше?
— Заведующих мастсрской и произзодством Захарова и Лебедева сняли. Мастера Дровнина пршлекл» к суду — за вредительство.
— Сколько же пар браку оказалось?— спросил я. Базанов вынул из папки лист бумаги, на котором был написан акт, и прочитал, водя пальцем по строчкам:
— «Четыреста пар обнаружено...»
Говорить было не о чем. Колхозники оказались правы.
— Почему же мне не сообщил по телефону?—спросил я.
— Мы собрали бюро с активом; рассмотрели это дело и постановили...
Я прервал Базанова:
— Нельзя, товарищ, игнорировать политотдел. По нашей инициативе возникло дело... Я должен был давно сообшить товарищу Табакову...
— Мы сообщили ему,— успокоил Базанов.— Все в порядке. Заведующим мастерской дали Шанилова. Свой парень. Партиец. Горбылеву — выговор.
— Все-таки колхозники заявили правильно?—сросил я.
Он с иронией ответил:
— В части четырехсот... Остальне наз.рано...
Я резко сказал Базанову:
— Ну, товарищ, надо радоваться, что колхозники заявляют.
Базанов ткнулся носом в газету, сделал вид, что близорук и усиленно читает. Этим он давал понять, что он занят, не хочет разговаривать со мной. Стало обидно. Будто политотдел встал на дорогу районного руководства. Я хотел уйти, но Базанов пробурчал, нс отрываясь от газеты:
— А кандидатуру Котова надо бы согласовать с нами.
— Некогда было согласовывать; — ответил я.
— А телефон зачем висит?
— Я сегодня полчаса звонил сюда — никто не подходит. Надо было о дежурстве у телефона вам побеспокоиться... Вошел Шанилов, председатель кооператава. Поздоровался с Базановым, спросил меня:
— Верно, товарищ Завалихин, ты освободил старуху Новикову из тюрьмы? Во всех колхозах разговор.— Шанилов сказал это таким тоном, точно освобождение старухи опорочивало меня:—Ночью, говорят, позвонил по телефону из Андрейцева в Москву! И освободили...
— Ну, и пусть говорят,— сказал я.
Базанов отложил газету в сторону, покосился на меня:
— Получается так: не ВЦИК освободил, а ты... Надо иассам разъяснить, что ты здесь не при чем. ВЦИК многих отпустил досрочно к первому мая. Не только Новикову.
— Хорошо, я это сделаю... Дайте мне копию акта о проверке обуви... Пошлю начальнику политотдела.
— Мы уже сообшили Табакову,— сказал Шанилов.— Дело это теперь ликвидировано. Меня вперли в сапоги...
Разговаривать было не о чем... Я распрощался и пошел, но Шанилов сказал мне вдогонку:
— Да! Из райснаба вчера мне звонили: выдать вам с Комардиным по восемь кило муки. Можете получить. Только захватите свою тару...
Я поблагодарил я вышел, но Шанилов догнал меня и говорит:
— Я дам вам свою тару, потом вернете... Идем в магазин.
Мне совсем не хотелось сейчас тащить муку,— отказывался, но Шанилов был настойчив. Ввел меяя в магазин, велел продавцу отвесить шестнадцать кило муки, получил деньги и, взвалив мешок мне на спину, сказал:
— 'Валзш, ходом, ходхм!..
У Одинцовского колхоза встрстился Шмелёв:
— Ну, куда же на сгагае таигать? — крикнул он нзда-ли.— Привезли бы как-нибудь!
Поздоровалиеь.
— Хожу по колхозам,— говорит Шмелев.— Ну, прямо как на восстанье агитирую! Кричу, доказываю, ругаюсъ, лаской...
— А результаты?
— Поднимаются! — вытер лот со лба Шмелев.— На каждый колхоз нужно организатора. Тогда только пойдет, как заведённые часы. А сейчас: пришел — работают, ушел—остановились... Но провертываем здорово. Погода помогает...
Егоровна встретила меня ласково; взяла мешок муки, похвалила:
— Вот это хозяин! В дом тащит... Моей коровке будут отруби... Народ без ума от тебя. За Татьяну Новикову. Поговорил разок по телефону, сразу отпустили... Собери бельишко грязное, я выстираю... Носки твои под лежанкой нашла. Один носок сгорел. Видать ты ночью курил, да бросил папиросу,— носок-то занялся...
Вошел Василь Степаныч. Поздоровался с Егоровной, сел на лавку, проговорил, вздохнув:
— Ну, освободитель! Угощай! Пришел чай пить... Как ты ее быстро, старуху-то! А? Большая силенка у тебя... Власть имеешь. Думаю: «Пойду попью чайку... А то обидится...»
— Чево уж там!—поддержала Егоровна.— Прямо всех ошарашил. На пять лет была посажена.
Я разъяснил старикам, почему и как произошло освобождение Новиковой.
Егоровна с Василь Степанычем переглянулись. Старика я поймал на том, как он левым глазом подмигнул Егоровне. а правый— вытарашил широко. Точно старика кольнули шилом:
— Понятно!—сказал он хитро.— Ты хочсшь, чтоб мы тсбя не боялись. И так не боимся. Ежсля б я тебя боялся—не ругал бы совстскую власть...
— За что?
— За то, что я боюсь, а она заставляет. Почему- я поперек шел? Боялся! Другие не боятся, но работают плохо. Люди- говорят так: будем зажиточные,— будут больше драть. Объясни, где тут соль дела?
Я обояснил, что только кулаки стращают колхозников большими налогами. Чтоб расстроигь колхозную работу, перейти на прежнее.
Васнль Степаныч хлотул в ладоши, засмеялся:
— Не выйдет. Мы прикидывалги ежсли делиггь теперь тягло—по лошадиному копыту не достанется на единоличное хозяйство! Я додумался: нсльзя делиться! Оно может будет, когда станет полно у нас лошадей. А лошадсй у нас полно не будет. Никогда!
— Почему?
— А трактора-то? Вон они сейчас янинским отвалили всю целину! И до свиданья! Быстро и хорошо! А на лошадях над ней сколько надрывались бы? Вот я и додумался: «Э-э-э!.. Вон куда дело-то загибает! В обход идет!» Получается, как у вас в газете написано: «Шагай, шагай, Шагов, вперед за Марьей... И не оглядывайся!..»
Василь Степаныч поднес блюдечко с чаем к губам, подул и скосил глаза в мою сторону:
— В этом соль дела... Ежели додуматься...
Лоб у старика вспотел, щеки и кончик носа покраснсли. Он обсосал густые усы и опрокинул чашку на блюдечко.
Мне понравились выводы старика. Я спросил:
— Почему ты раньше так не рассуждал? Прикидывался каким-то подкулачником?..
Старик ответил, подумав:
— Лен меня побил! Зимой посеяли и вдруг растет! Стало быть, не зря! А я боялся. От боязни заговоришь хлсшщ кулака...
— Кончим сев к пятому ?
— Нет,— уверенно ответил Василь Степаныч.
— Почему?—удивился я.
— Пашню у воды отнимаем по вершку. Высохнет пол-га — пашем. Не высохнет — крутимся вокруг. Ждем. Вода держит... К пятому не высохнет. В воду семена не бросишь...
Я не поверил старику. Неужели Самсонов мог дать непродумашое обещание? Стало тоскливо.
Вхожу к Самсонову на кухню. Сидят за столом: он, жена, взрослая дочь и мальчик лет семи. Хлебают из большой эмалированной чашки ши. Самсонов вскочил, усаживает обедать:
— С мясцом щи-то...
сказал о мнепга Василь Степаныча. Самсонов удивился:
— Заговорил? Ну, вода водой, а ежели мы дружно приналяжем,— кончим пятого... Вполне.
Из слов Самсонова я не мог понять: кончим пятого или нет? Скорее—нет.
Вошел секретарь сельсовета Курников. Он был возбужден.
— Вы здесь, товарищ Завалихин? Идемте в сельсовет... Фетенинский председатель Бойцов избил мать...'Пришла к вам жаловаться... Ждет. Вы поинтересуйтесь: топором изрубил всю мануфактуру. Прямо искромсал. Старуха принесла...
Жсна прсдседателя бросила ложку, побежала в сельсовет. За ней дочь и мальчишка. Но вскоре все вернулись. Председатель сельсовста Клюкин ввел в избу старушонку. У ней подмышкой был зажат кусок голубенькой мануфактуры. Старуха, увидев меня, заревела, развернула материю, показывает:
— Вот что, подлец, сдслал! Вот как он с матерью распоряжается! Видишь ?
Она пальцем показала на морщниистую щеку с кровоподтеком.
— За что?— спросил я старуху.
Старуха не ответила. Она была глухой. Клюкин крикнул ей в ухо:
— За что он изуродовал тебя?
— Делили мы с его женой... Я ей говорю... Старуха красочно .рассказала обычную семсйную историю. Клюкин проговорил:
— Вредная старуха... Допекает сына насчет религии. Сама глухая, а болтает чересчур.
— Совершенно справедливо,— проговорил Самсонов и крикнул старухе на ухо: —У тебя у самой жало длинное...
Топором ляпнуть надо бы не мануфактуру, а твой язык... Знаю я тебя...
— Давай в Кашин его отправляй!— кричала старуха мне.— За неповиновение родителям—в тюрьму! Сади его, .юшеннзка! На родную мать поднял руку?! Подлец! В Кимры пойду... Я найду управу на него... Я сгною его в тюрьме.
— Иди, там дожидаются! — смеялся Сазононов.— Уж ежели парень схватился за топор,— значит нажалила.
—- Но дратъся-то всотаки- иельзя,'— сказал я. И попро-:ил Клюкина прислать ко мне Бощова.
— Он не пойд-ет,— ответил Клюкин.— Пожалуй, скроет-:я куда-нибудь... От стыда...
— Да, он может,— подтвердкл Самсонов,—^горячий па-рень. '.-'
Прибежал из ельсовета мальчишка, ссобщил лаге: — Ва-с к телефону требуют. Вместе с Самсоновым...
— Кто?
— Товарищ Табаков. Из Ильияского.
Табаков сообщил мне, что секретарю ячейки Базанову в промартели сигили бесплатно сапоги. Поэтому он и говорил ше о ста пятидесяти парах брака вместо шестисот.
- Свежая борозда
— Держи связь со Шмелевым - говорит Табакоз,-—-это лучший из здешних лартийцев. Но подгоняй и его... Вообще ле давай им засижисеаться в канцелярии. Гони иа лашню/Строже обращайся с ними, требуй, руководи, а не рассусоливай.—
Насчет обыска у Горбылева Табаков сказал:
— Поручил заместителю... Провермм... Передай-ка трубку Самсонову.
Самсонов снял фуражку, обеими руками ухватклся за те-лефонную трубку и приложил ее к уху, затем потянув шнур в угол, уперся лбом в стену и, нагнувшись, разго-варивал:
— Как же теперь с ней? Вы уж больно скоро постара-лись, — говорил Самсонов.—Мы не приготовялись встре-чать свою гостью... Да... Совершенио справедливо... Совершенно... Соверш...
Казалось, Самсонов хочет влезть головой в телефониую трубку. Он топтался на аесте, обрывал слова, мычал, дада-кал к хихикал.
— Ну, что же! Только благодарять еадо! Попович, попович. Архангельский. Показали! Дело, а не слова... Совершенно справедливо. И мы ответим... К пятому ответкм, товарищ Табажов. Не сумлевайтесь...
Он три раза доклонился в угол и повесил трубку, затем надел фуражку, дернул козырек и1 тогда лишь проговорял взволнованно:
— Табаков вернул корову... Ах, едрит твою масленицу! Рик постановил: вернуть нашу корову в три дня!.. Ну, деляга... Вот это политотдел, едрит твого масленицу!.. А я было рукой махнул. Ну Табаков! Когда наши ребята бу-дут такими?
Самсонов вздохнул, проговорил задумчиво:
— Вечером собранье сделаем... Надо торопить народ.» К пятому... А то выйдет: политотдсл лкцом к деревне, а мы спиной. Надо показать себя' полиой грудыо...
На паиптс Василь Степаныч сказал:
— Слышал, кукуика закуковала)
— А что это значит? — спросил я.
Старяк улыбнулся, махнул рукой к лесу и дернул вожжи.
— Н-но, Сонька! Шевелисъ!—крякнул он на лоиадь. И'пошел за бороной.
Марья Новикова встретила меня вздохом:
— Хошь бы лочитали нам еше. Смеяться люблю. Про чужую жизнь рассказываете сильно.
—- А к пятому кончим сев?
— За мной дело не станет. Мы подходим к кояцу. На сев два дня. Шагов почти не отстает. Силыо взялся у них Василь Степаныч.
В эти дни у колхознякоз видна напряжешость, живость в работе. Работают, как перед празднико.м. Меня начи-нает волновать -новое чувство. А что, если мы, в самом деле, первыми закончим ранний сев! Из ста восьмидесяти четырех колхозов района!
Бойцов сидел у меня на лавке, склонив голову, мял кепку. Когда я вошел, он встал и подал мне руку, Тяже-лую, крепкую, дубовую.
— Что это с тобой, товарищ Бойцов?
— Прошу уволить,-—сказал он тихо.
И вынул из кармана четвертушку бумагв. Я прочитал:
Уполномоченному политотдела.
Ввиду недостойного поведения от нервности, прошу меня уволить от председательства колхоза Б о й цо в.
— Ты услокойся. Поговорим по душам,— сказал я.
— Срам вышел. Нехорошо, товарищ Завалихин. И Бойцов, волнуясь, рассказал:
— Старуха услышала, что я хочу снять колокол с цсрк-ви. Для колхоза. Ее подзуживала Королиха. Церковница У нас такая есть. Дровнины-церковники и эта Королиха выстроили старому попу дом. Который сейчас возле церквн. Думали: выжизут молодого янинского попа,— старыц буидет им служить... А тут воозкяк слух, что яникский поп ушел. Они сбрадовались. Когда же я завел в правлении разговор о колсколах, церховннки взбесиллсь... Стали наседать на меня. Но я все-таки на правленйи это дело про-ташил. А мать на дыбы. Сколько дней скандалы были1... А сегодня лезет на мекя с утра. Я уклонялся. Но вот жена моя получйла мануфактуру, хотела делкть. Мать на-падает на жену. Захватывает себе всю мануфактру. Я кричу ей: еНе трсжь!» Она глухая. Я толкнул ее к дверям, она об косяк. Вижу — осрамился. Схватил топор и изрубил всю мануфактуру. Сейчас гудит весь колхоз... Увольте. Не хочу. Уеду с глаз долой...
— Нельзя, Бойцов,— сказал я.— Надо кончить посез-ную... С личными делами разберемся потом...
— Я не могу!— вскрикнул Бойцов.— Мне стыдио! Я ведь был в комсомоле раньше. Отпал как-то... А теперь вот... Заедят! Они дураком меяя считают!.. Не выдержу... А товарищ Табаков узнает — что будет?
Бойцов выбежал из избы с кепкой в руке.
Общее собрание колхозников у Сам-сонова. Дляприй Алсксеич сидит иа своем председательском месте, под ико-ностасом. Колхозиики' занялзг <весю горницу: и иа лавках, и на полу. Шагов заметкл меня, подошел с улыбкой:
— Нашу корову вернули!
— Разве?— удивился я, шутя.
— Честное слово. Через трк дня приведем... Самсонов постучал карандашом, и все затихли. Василь
Степаныч в тишине громко позевнул:
— Давайте скорее! А то спать пойду... Я — ударник...
— Успеешь на тот свет, там кабаков нет,— сказала Марья Новикова.
'Самсонов снова постучал карандашом:
— Давайте к делу... Сегодня надо нам взбодриться, гражданс. Два дня остается. Или выйдем первымн, или осрамнмся... Куда вас больше тянет?
— Туда, где жизиь вольготнее! — сказала Марья.
— Политотдел нас учит разуму,— начал вкрадчиво Самсонов.— Ведет дело в кашу пользу. И в пользу государства. Это видно по делу. Не по словам. Ничего зря... Табаков словами не кидается. Кабальные договоры отменил. Янинцам три тысячи собрал. Нам вернул корову. Татаяну' Новнкову выручил. Вотжак подходнт политотдел к колхознику. Лександр Иваныча вы тожё знаете. Вполне доверяем. Ни одного плохого слова от него. Нас ведут первыми зпе-ред... В прошлом годе этого ме было.— Самсонов оотер лоб, проговорил: — Да, забыл еще... В промартели во вашей жалобе убрали кого нужно. Зря возить обувь тенерь — конец... Сердце на месте будет. Все это для нас. Теперь
и мы должны... Сможем себя оправдать перед советской властью? '
— Можем!— крикнули лередние.
— Чтоб ло-настоящему, на верхнюю полку сразу?! — громче спросял Самсояов.
— А с водой как? — проговорил Василь Степаныч.
— С водой разговор другой... Об людях спрашиваю.,. Кончим к пятому или нет?
— Нет,— ответил упрямо Василь Степаныч. Шагов встал и заявил:
— За вторую бригаду я ручаюсь... Окоачательно! Подгоняйте первую...
-— Не ерохтись в табе! — сказала Марья зло.
— Нисколько!.. Имей в виду! — грозил Шагов.— шах и мат вам сделаем! Слободно... Вы ассипиовали нам земель-ку хуже... Прошу не забывать этот параграф устава... Да!
Самсонов перебял Шагова:
— Довольно! Хватит.
У дверсй в темноте произошло замешательство. Кто-то вошел, потом ахнул. Зашепталт, заговорили. — Тише! — лрикршшул Самсоиов, От двсрей послышался бас: — Татьяна Новикова!.. Из тюрьмы!
Как молнией ожгло всех. Не шелохнулись. Потом повскакали с меет. Загалдели. Председатель встал и, прищурившись, через лампу смотрел в темный угол растерянно:
— Где она там?.. Рестантка наша...
На свет показалась крепкая, но бледная старуха в белом платке. Строго смотрела на Самсонова озыпукльши серыми .глазами, потом сказала громко:
— Я не рестантка — свободная гражданка!
Сэади кто-то хлоггаул в ладоши. Заразил остальных. -Поднялось в горннцё трескучее рукоплесканье. Визг, кри-кя, шум...
.— Ну, здравствуйте, что ли! — сказала старуха, кла-няясь во все стороны, когда затихли аплодисменты.
— Здравствуй, Татьяяа, здравствуй! — сказал робко Самсонов.— Садись...
Старуха села рядом со мной. Пахлр.рт нее нюхательным табаком и кислым хлебом.
— Рассказывай! — проговорил Самсонов и тоже сел. Старуха ласково оглядывала всех, смотрела пристально
то на одного, то на другого. Остановилась на Василь Сте-паныче:
— Жив, сваток?—спросйла она его с улыбкой.
— Вполк! — ответил старик.-Поспешаем.., Хотим кончить пашню раньше, чем надо! На выхвал хотим первыми ударить!..
Старуха покосилась на меия и слегка отодвшулась; — Ну, рассказывай! — повторил Самсонов настойчиво. Татьяна запрятала пряди волос под платок и вессло сказала:
— Чё ж рассказывать? Не пропада... Не бедствовала... Жила хорошо... Обходились со мнрй, как в больиице... еБа-бушка да бабушка...» Кормили хорошо. Работала я на легкой работе — вязала. Спала спокойно... Смотрела в театре... Вот и все.
— В тюрьме смотрела театры?! — воскликнул Василь Степаныч с намереньем разразиться хохотом.
Но старуха спокойно ответила:
— Да, в домзаке... Каждый дснь там музыка, вечерамИ; сииктак.?и... Книжки нам читают, рассказывают. Учут грамоте...
— Грамоте? Ках школьников? — подкралась сзади Пискухкна.— Да... И меня вот научили... Читать.
Леонтий Алексеич подошсл к Новиковой и с нсдоверкем смотрел ей в глаза.
Татьяна вынула из-за пазухи очки в футляре, надела их на нос и смешно оглядела всех... Засмеялись. Потои взяла со стола газету, поднесла к коптилке. Колхозники сгрудились вокруг стола, жадно разглягдывали старуху. Леонтий Алексеич, лрищурившись, приложил ладонь к уху:
— Неужели будешь читать, Татьяна? — сказал он мрачно.
— Попробую, куманек, — ответила ласково старуха. И прице.лившись в заголовок газеты, начала медленно, по складам: — «За бол... за большевистскяе колхозы». Печатное читаю все. Когда крупно...
Снова прорвались рукоплесканья. Старуха, улыбаясь, сняла очки.
— И книжек привезла с собой... Дали...
— Неужто жизнь.-всаглдсле, правильио идет? — спросил Василь Степаныч с напряжекным любопытством.
— Покуда еще неправильно,— вздохнула старуха. Встала, оглядела всех и, как оратор с трибуны, начала глухо:— Я скажу почему. Потому, что я не воровала, а вы меня посадили. Я в жизни никогда не заиималась этим делом. А вы запятили... Знали—не воровка я,— а показали на меня! Ладно, мол, отдуется старуха. Ну, что ж? Отдулась я. За вашу глупость, за вашу дурь. Но видите,— вернулась. Не пропала. Скажу прямо: я хорошо жила. Ничем я не обижена от советской власти. Но вам — стыдно! Позорить невинных — срам! Вот и все.
Старуха вышла из-за стола и, обернувшись к Самсонову, сказала: — От советской власти я прошена. Я полноправная гражданка. Но обидно, что вы меня от семьи на год оторвали. Я первый месяц тем и занимадась только — плакала... На старости лет ублаготворили... Спасибо...
Колхсзтшкн слушали старуху, молчали.
— Попугать хотели,— пробормотал виновато Самсонов. В этот момент маленькая Пискуниха встала перед Самсоновым и, вытаращив глаза, резнула визглявым голосом;
— Так и эдак пропадать! Открываюсь: я украла семя. Вяжите меня! Садите!.. Я припрятала! Татьяна не прн чем!
Ахнули все. Инвалид с дикими глазами кинулся на Пискуниху, схватил ее за горло, стал валить. Василь Степаныч вцепился в руку инвалида, дернул ее, но оторвать не смог. Тогда старик оскалзл зубы и припал к руке инвалида. Тот вскрикнул:
— Не кусайся! Убью!
И отпустил старуху. Инвалида схватили... Бледная Пискуниха повалилась на пол...
— Воды дайте! — сказала Марья, подтаскивая ее к лавке.
Татьяна бросилась к кнвалиду, испуганно дергала его за руку, кричала:
— Зверь! Куда лезешь?.. Стукнули тебя бутылкой раз...
Мало?
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ ► ВЕРНУЬСЯ К ОГЛАВЛЕНИЮ▲