30апреля

 

 

Разбудил меня Котов. До солнца. Несмотря на свежесть

утра, он был бледный, похудевший, с усталыми глазами. — Пришел заранее заявлять. Ничего не выйдет йз моего председательства. Незакошш, раз я не хочу... Не могу я...

Пришел сказать...            

—  Был в Ромашкине?   

—  Конешно. Никакого сена там не оказывается... Побегал по другим колхозам—то же самое. В петлю лезть?

Котов развил свою панику до высшего предела. Я мол-чал, потом заговорил безразлнчно:

—  Жаль — не   хочешь  оставаться  в   председателях.  А Табаков надеялся:  «Бывший красноармеец... сознательныи парень... Мы ему во зсем поддержку...» Жаль...

—  Ну, как же? Нет моей возможности!—говорил Котов. '                                                             .           ,

Я безразлично продолжал:

—  И Самсонов  обрадовался...  Тоже хвалит... Говорит: «Вот этот поведет. Смекалистый...»

—  Куда ее, смекалку-то, девать? —крикнул Котов.— На сено не сменяешь! Сейчас нужно сено, а не смекалка.

—  Насчет сена,— говорю я, — Самсояов  обещал подкинуть... Пока, говорит, пудов двести дам... А дальше видео будет...

Котов навострил уши, отвернулся, пробормотал:

—  Нет, ничего не выйдет.

—  Сказал Самсонов — дело верное!

—  Я не про сено, а про свое председательство. Не могу.» Я засмеялся:

—  Значит, сено было предлогом для отказа? Самсонов дает сена — ты опять ищешь предлогов?

—  Нс ищу. Мне страшю браться.

— Если  бы в  Семнадпатом   Году  большевики  говорили, как ты,-—до сих пор у вас сидели бы на шее помещики!

—  О чем говорить! — улыбнулся Котов.— Но зы меня хотя бы временно, пока... Пригляделись бы сначала... А то ведь коммунист был—ничего не смог, А я — беспартийный.

— Мы и выдвигаем честных беспартийиых ,на руководство. Из самой массы.

—  Ну, ладно!—махнул рукой Котов.—Временно поработаю.  Там видно   будет. Только   я вам надоедать   буду каждый день. Прямо за полу буду держаться. Помогайте...

—  Иди к Самсонову, он выдаст сена. Котов ушел.

Комардин проснулся   поздно, долго   переворачивался на подстилочке:

—  Разбит  весь, — басил   он, — слышь,   а  отдыху  нет... Все тело устало, чорт возьми!.. Все думаю, когда же наща жизнь  войдет в нормальное,  как  сказать, русло? Потечет плавно, как большая судоходная река, впадающая в море... Все  еще  чувствую себя в  окопах с четырнадцатого года. Сорок один год, а я всю жду, когда по-настояшему начну свою деятельность, как сказать, на пользу трудяшимся и себе...

—  Идите   в Янино,   Василь   Арсентьич, — говорю   я, — подготовьте ясли для открытия;     чтоб трактор не стоял... Вообше вам нужно переселиться туда.

Комардин зевнул и крикнул:

—  Не жизнь—акварель какая-то!.. В личных побуждениях.

Я рассмеялся и спросил: — Почему акварель?

—  Пустота  личного  житья,    беспомощность  надежд яа выход из положения. Однообразное    влачение непоняттой нагрузки1... Каждый у своего станка,  а я — где придется... По управлению  государством    я  определенно    не могу. В этом кость моей руки слаба. Я бы по  своему1 мастерству, ло сапожной части... Тут я, как сказать, планета. Ог балстного туфля до болоткого сапога...    Я могу с&еркнуть... Но жизпь не подпускает к сапогу... Оттаскивает...

Табаков вызвал меня к телефону:

—  У меня сидит колхозница и плачет, — говорит он. — Из  Сошникова.    Сын изобрел    какую-то машину,  веревки вить, а празление колхоза    у него машину отобрало. Проверь и сделай все, что яужно. Завтра сообщи.

Я рассказал наши новости за вчерашний день.

Удивительно было в разговоре с Табаковым одно: он четко помнил, среди ста восьмидесяти четырех колхозоз, все мслочи Андрейцевского и Янинского колхозов. Часто вводил такие вопроскки:

-  Ну, как Самсоныч чувствует себя? Костюгов свирепствует? А Василь Степаныч все еще не верит в ранний сев?

Я сообшил Табакову, что Василь Степаныч сделал бурные успехи по качеству и просят вычеркнуть его из «книжки лодырей».

Табаков похохотал.

—  Обойдитесь  со  стариком    внимательнее. Поговори  с ним за чайком. При случае.

—  Вполне стоит, — ответил я.

—  Значит завтра пьесу твою ставят?..   Желаю аплодисментов. К пятому твердо кончите ранний сев?

— Твердо.

—  Не осрамитесь...

Иду в Сошниково, у комсомольца Власова три дня выходных. Он свободен и сопровождает меня, гуляет.

—  Почсму у вас много бракованной    обуви? —спрашиваю я.

Комсомолец махнул рукой:

—  Долго рассказывать... Я как-нибудь зайду к зам, объясню подробно.

— Сколько у вас рабочих? —пристаю я.

—  Сто десять.

— А  забраковаио обуви за этот год скольхо?

—  За  апрель  забраковано  шестьсот пар,  а  за  год  не знаю.

— Почему ж ты в газету ни разу не написал? Комсомолец смутился: — Трусил...

—  Стыдно   комсомольцу  трусить,— говорю   я   и  добавляю—Теперь политотдсл под боком. Как что заметил — звони Табакову...

— Теперь-то ясно, — согласился Власов.

Мы проходили мимо зимнего льна, который сейчас сплошной, но еще робкой зеленью, выпирал из серой земли. Комсомолец рассказывал:

—  Большая часть браковки:: отваливается в рожках каб-лук. Много — за плохую' отделку: не сломаяы гвозди, плохо оттокмачено и протерто. Вернули за неправильно расставку сапога... Пастой не протерты,  клей не счищен... Много разных недоделков.—Власов засмеялся: — Одна пара най-дена с бумажньши завксочниками...             I

. Он разъяснил мне, что это явное вредительство.

—  Сделал мастер Егор Дровнин...

— Фетенинский?

—  Да. Но Горбылев за него горой. Он и в прошлом году украл кожу,   Попал в газету.   Но... Как-то   отделался. Сейчас комиссия провержзт... От ячейки...

—  Еше какое вредительство есть? — спросил я.

—  Скажем, один сапог размером больше другого на сантиметр. Захаров, заведуюший мастерской, говорит рабоче-м-у: еОдну подметку напусти на носок, а другую сделай по-короче...»   Получается  хитро.  Но брак.   Вредительство.  А бьют одинаково и бракодслов и честных мастероз... Недав-ко  из   Кимр   прнвезли   кожу.   Завпроизводством   Лебеде» раздал ее кустарям в деревиялКустарн вернули обувь испор-чекной.    Горбылев   прииял    ее,   пустнл    в    производстзо. И что'ж?  Сапогя оказались  негодным.  Их  отправили в Кимры, а оттуда вернули обратно. И оштрафовали на тысячу рублен. Горбылев отнес их за счет прибылей. Значит и хо-рошие мастера тоже .наказаны.

Сошкиково — д-еревушка дворов еа сорок. Избенхи но-венькие, чкстенъкне, небольшне. Вытянулись они в одиа по-рядок окнами к оврагу. Здесь был раньше барский пруд, Вокруг густой сосновый лес. Кое-где просветы, за которы-ми открызаются светЛяе поляны —- пашни.

С трудом нашел я председателя колхоза. Ребятишки ука-залн на избу: еВот он здесь сидит».

За самозаром сидело человек пять. Глаза у всех были масленые — иавеселе.

—  Кто здесь пргдседатель, Курников? '— спросил я. Из-за   стола   поднялся   блатообразный   с   русой   бород-

кой мужчина    средних лет.    Чистый, опрятно    одетый и с прнятньш  голоском. Вяд — ечестного кооператора».

—  Когда кончаете сев? — спросил я его. Он ответил спокойно:

—  Земля     готова, ео еше    не сеяли.  Боимся.    Холода стоят.

Гостн посмотрели в окна, чтоб найти на улице подтверж-дение слов председателя.

—  День хорош, день никуда,— вздыхал председатель.— Надо, чтоб уж... Когда надежда будет... Окончательно...

—  Напрасно, — говорю я, — андрейцевцы уже заканчивают сев.

Курников з^но, аккуратно улыбнулся, потупивигась:

—  Андренцевцы?.. Они отчаянные... Оет все могут. Про андрейцезцев  и в церкви разговор идет. Погубили семена, друппп будут засевать...

—  Какие    семена    погубили? — спросил    я.— Наоборот, сверхранний овес взошел и лрет.

—  Что   ж   ему   не   переть,— сказал   председатель,— но мы  так   рысковать  не можем.— Потом   добавил  весело:— Ну, что ж. Дайте нам приказ с печатыо...    И мы посеем.

еБапгковитый првдседате.ь»,— подумал я. И сказал:

182

—  Кулацкие разговоры оставь. Совсем нехитро вытодит. Неужели ты думасшь: советская власть делает на зло кол-

хозникам?

—  Не   думаю,— -насторогкился   председатель.— Но   мм тож€ не со вчерапгнего дня работаем на пгшне. Кое-чгго по-

нимаем.

—  Погода хорошая, терять дни нельзя. Есля будешь во-

лынить----ответишь  перед  политотделом.  Мы сумеея проверить, почему ты спдишь сложа ручки.

Председатель молчал. Гости отворачтгвались. Илн смотреля Исподлобья на мон сапоги.

Возле амбаров, на небольшой полягтке, стояла крутилка. Обыкновенная, давньш-дазно изобретенная деревяниая емашина» с маховиком и мелккми колесиками1—для витья веревок. Маховик нужно вертеть руками. Вся эта воемуд-ростъ поставлена на телегу, которая замеяяет стан. Дальше расставлены козлы, на которых вьется веревка.

—  Зачем вы отобрали?

Председатель тряхнул головой, молодцевато ответял:

—  Мы заказывалн... Если  б и не    заказываля—тоже должна быть нашей.  Раз он колхозник, то и машиаа дол-жна быть колхозной. Мы с ним » так и сяк. Не поддавал-ся. Ну, .взяля да отобрали-   Колхоз нуждается   в мапшне больше, чем он...

—  А заплатили?

—  Пять пудов ржи...

Перешагнул я через порог еизобретателя». Техгаая гряз-ная изба. У дверя, справа, огро.?гаый красный сундук. На этом голом сунд^та 'опит калачиком мужчина в краснон ру-бахе с рваным рукавом. Спяшкй свесил голову за сундук, как пьяный, и сильно храпел. Было боязно за ребеттха, ко-торый спал ла полу, рядом с сундуком. Пов-ернегся неловко мужчина, упадет прямо на ребенка. Тот был завернут в -ста-рую шубу, как в пеленку, и неслышно спал. Председатель сказал мне:

—  Вон  он самый мастер... Отдыхает...

И потрогал спящего за носок болыпого сапога. Мужчина пробормотал во сне и быстро поднялся, опуская ноги ча пол.

—  На  ребенка  не  наступи!—вскрикнул председатель. . Мастер взглянул на пол, вытер губы, нехотя прбтянул:

—  Вя-н-жу..

Вскоре ввалились в избу колхозниют, которые сидели у председателя за чаем. Прошли в передний угол, расселзсь по- лавкам и: без опросу гртянулись к хозяйской махорке. Мастер не сходил с сунду.ка, недоумеваюше смотрел на ме-ня и сильно чесался. Председатель прогсворил важно:

—  Вот товарищ полит прибыл... Насчет твоей машииы... Объясни, как было дело... Я со своей    стороны обсказал...

Мастер спросил заспанным бассш:

—  А чё ж мне объяснять? Вон она стоит... машина-то... На дворе. Из чего сделана, ,как сделана — видно.

—  Ты жаловался, ты и объясняй.

—  Кому жаловался? Когда жаловался? Слушатели насторожились. Председатель спросил:

—  По твоей жалобе прибыл человек?

Хозяин поднялся с сундука, прошел хромой походкой к столу и сел:

—  Никуда я не жаловался. Дома сижу все вр^емя. Я  разъяснил:

—  Мать ходила к начальнику лолитотдела, Мастер удивился, развел длиниыми- руками:

—  Про мать я ничего не зиаю... А делал сам. Думаю: народу требуется для веревок. Подумал,  подумал  и  доду-мался.    Начал...  Железа  в     колхозе    выпросил    немного. Остальное все свое.

Председатель1 деликатно кашлянул и возразил:

—  Мы заказывали, Вась... Колхоз. Тыне ошибись, ког-да обьясняешь товарйщу.

Хозяин нахмурился. Краснощекое одутловатое лицо побледнело.

—  Вы  говордли:   енадо».  А

не   заказывали, — ответилон. — Ежели бы вы заказывали'—должны дать матерья-лу. Полючь бы. А то иикто не ломогал. Все я сам... Коле-сы, весь стан... Все один ворочал.

—  Не   помогали,  верно!—согласился .   председатель.— Но'ты то нашему хотеныо делал. Как же мы тебе будем платить?   Мы  твой тсолхоз?  Ты наш колхозник?    Раз ты сделал  машину,  она  общая должна быть. Колхозная!..

Вошла старуха. Высокая, живая, с крупным лицом. Огля-нула всех, догадалась, в чем дело. Разделась и говорит мне:

—  Вот я ходила в Ильинско-е. Сьша обидели. Сидям без хлеба, а его машиной еолхоз- загребает    денежк». Он еше до чего-нибудь  дойдет  своей  головой,  онк опять отберут.

Он трловой  своей все время" думает, думает,  один,----сде-

лает... А оии взяли! За пять лудов ржи... Сделал человек эдакую маишнишу и голодает.

Материиская гордость, сознание нужды, страстаая жажда нажквы, возмущение против «захватчнков»,—все это так взз-птгло старуху, что она заплакала. Но плакала гор-до, без всхлипываний. Слезы текли по щекам медленно, а она говорш?а спокойно:

— Родишь такого умного сьша. А толку все одно нет... Хоть бы не было его. Бедствовать одитнаково. Не лосмотрели, что он игевалид. Хромой. Друтой рабогы делать не может... Захапали...

У председателя состояние было не лучше, чем у старухи. Он тоже, вероятно, гордился, что его колхозник сделал ма-шину, она яужна колхозу, на ней можно хорошо яажиться. Но есть опасность -— отберут. Председатель смотрел на меня растерянно и ждал, на какую сторрну я встану.

— Сельсовет велел отдать? —спросил я предссдателя.

— Велел.

—  Почему же    не нсполшете  распоряжений    советской власти?

—  Товарищ,—боязливо   сказал     председатгль. — Кру-на телеге... Телегу иадо возить. Л лошади у него все одно нет. Ну, что он в однночку с машиной сделает. Без лошади она — не доход. Надо ее возить! Тогда она дасс большую пользу...

Начался -спор. Спорили долго и все присутствуюнше. А я постепенао нашупывал лннию соглашеннгя. Хотя бы временного. И предложил:

—  А если доход пополам делить?

—  Мы  согласны, — ответил председатель, подумав.

—  И мне хорошо, -—- оказал мастер. — Теперь я за другую машину возьмусь. Буду знать, что моя семья не голодает... От этого мысли хорошо растут.

—  Ну, а ты как, граждаяка? — спросил я старуху.

—  Как сын, так и я... Чтоб кормилась я от сыаа... Мне уж шестьдесят скоро. Поработала на своем веку, хватит...

Мировая состоялась.

Я вернулся в Андрейцево, по телефсгау рассказал обо всем Табакову. Тот одобрил соглашение. О сошниковцах, которые до сих пор не взялись за сев, он пообещал звонить сейчас же заведующему вороновским производственным участком МТС. Кстати, Табаков ссобшил новость:

—  Руководство совхоза «Культура» за кабальные договора с колхозами предано суду... Объяви по колхозам! — добавил Табаков.

По дороге в Андрейцево попалась старушонка. Чистенькая, постная. Сразу начала жаловаться, что ей мало дают пенсии за убитого сына, красноармейца. Шестнадцать рублей в месяц. Не хватает на жизнь.

—  Сходи в сельсовет, там напишут заявление о прибавке.

—  Везде ходила:    ннкто не хочет писатъ.    Пожалуйста, возьмись сам... Я слышала—ты помогаашь всем.

Старуха ее отставала от меня, вошла за мною в избу. Пришлось написать заявление в райсобес. Когда она ушла, Егоровна сказала:

—  Мать дьяконица... Вдова,.. Живет на отшибе, у церкви. Одна. У лесочку.

 

Опять вернулся Комардин из Янина с тревожной вестью:                                                                 ,

— Руководктельница яслсй уходит. Сегодня. Ездила в игмры насчет здеиших яслей. А ее перебрасывают в Во-оново.

Что за чертогпгана?   Одно наладишь — валится   другое.

—  Почему    же    перебрасывают?—спрашгваю   Комар-;;;на.

—  Ничего не объясняет. еЗавтра, говорит, уйду». И все. Кинулся в Янино. Подхожу к яслям — на замке. Посла,\

-альчишку за рукозодительницей. Жду долго. Наконец — дет. Щека у ней перевкзана белым платком, из-под платка .оснится румякое девичье лицо. Сама небольшого роста, ругленькая, толстоногая. Глаза ясные, но хиггрыс, как у :'рата. .                                           '

—  Здравствуйте!—встретил й се.

Она буркнула что-то, быстро прошла мимо меяя с клю-;зм, открывает дверь.

Когда вошли в избу, я поразился: полы вымыты, окна ротерты, кроватки и столики расставлены. Чистота, поря-'ох. Нехватает детских голосов, возни, шума маленьких человечков.

-  Вы больны? — спросил я руководительницу. — Угу, — говорит она.

—  Что с вами?

Она краснеет ярче, подает бумажку. В ней сказано, что

 

«тов. Клюкина назначается руководительницей детских яслеи в колхозе Вороновском».

 

—  Вы  сами просились ? — спросил  я  ее.

—  Не просилась.

Я спросил Клюкину в упор:

—  А вы сами хотите остаться здесь или нет?

—  Хочу...

- Если хотите, — дайте ваш мандат. Я позвоню в здравотдел, вам переменят путевку на Янино. Клюкина согласилась. Но нехотя.        .

 

Звонил  в   кимрский    райздрав.  Результаты    плачевные.  Женский голос говорил мне:

—  Заявку на продукты янинцы нам своевременно не дали. Поэтому на май питаньем  детей не может обеспечитъ. Путевку Клюкина в Вороново просила   сама. Ей не хотелось оставаться в Янине. Заявила: «Ясли не готовы, скоро не откроются». Если она пожелала остаться в Янине,— путевку ей переменим. Питанье детям можем дать только в июне.

Я сообщил об этом Табакову.

—  В июне? Пусть не дурят! Я сейчас позвоню в Кимры. Через полчаса  он мне сообщил:

—  Клюкина останется в Янине. Пусть  завтра получают продукты  в кооперативе. Открывайте ясли...

Вечером колхозники собрались в избе-читальне. Я выступил с речью о празднике Первого мая. Но больше пришлось говорить о севе, о колхозной жизни.

Постановили:

1)   Завтра, первого мая, показать образцы труда и дисциплины.  Добиться лучших результатов    по  количеству к качеству сева.

2)   Немедленно приступить    к постройке   общественной бани.

3)   Одобрить предложение политотдела об открытии около церкви дома отдыха для колхозника-ударника и посеять пол-га  сверх нормы в  фонд  этого дома.

4)   Приобрести колокол для колхозных надобностей.

В художественной части я прочитал несколько своих рассказов. Хохотали дружно. Просили еше прочнтать, но поздним временем я прекратил читку.

Когда пришел  домой, Егоровна  сказала:

— Я тоже была на собрании. Слушала рассказы. Как будто про Шагова написано. Муж за советскую власть- она против... И начнут, бывало, ругаться...

 

 

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ ►                                                                                              ВЕРНУЬСЯ К ОГЛАВЛЕНИЮ▲