26апреля

 

Вероятно сегодня запахнет всенним сосновым соком в лесу...

Сегодня я впервые вышел на улицу без  зимнего пальто/ Стройная румяная девушка-почтальон, на редкость по здешним местам красивая, подходила к нашей избе с такимвидом, что у меня не было сомнения: посылка из Москвы. С крупными веселыми глазами, она приближалась ко мие, остренкьми пальцами придерживая кожаную сумку Сапоги на ее небольших стройных ногах ловко передвигались по тропе у палисадников и почти не были запачканы. Девушка улыбнулась  и вынула из сумки пакет:

—    Вам от Дергунова.     

—  А из Москвы нет ничего? — спросил я.

—  Только что  иду в ту сторону...

Дергунов прислал расчет трудодня в натуре. Нужно было сейчас же оформить красочный плакат, пустить в дело,

Подошел Василь  Степаныч. Он сегодня спокоен.

—  Вот бы тдаке денькя привез ты из  Москвы! — говорит он мне.— Четверо выходим сеять!

Василь Степаныч взглянул на свои сапоги, пошевелил носком и сказал:

—  Все  поспеет враз — нехорошо:    рожь,   овёс и лен... Как будем убирать? Не успеем. Погибнет все.

—  Забудь  это   слово,— смеюсь   я.— На  гибель  ты работать не стал бы... Не дурак.

—  Оно будто так, да никогда у нас такого раннего сева не было... Никогда!

Самсонова дома, не застал. Ушел он сеять. Гундосая председательница сказала:

-Пиво варить собираюсь. Желаем отпраздновать маёвку.  

—  До конца посевной с праздниками обождем...     

- А   лошадям  отдых? — удивилась  председательша.

—  Лошади-то ведь тоже требовает свое? Не-ет!  У нас такой порядок. К первому маю обязательно варим пиво и гуляем. Все бабы... Меня выбрали варить... Угостим тебя нашим пивом.  

Председательша была так разговорчива, что я спросил:

 — А Дмитрий Алексеич что-нибудь првез для гулянки?

— А как же?.. За этим ездил... Мануфактуры привез. Изюму привез, водки.

—  И Водки првёз?                                                          '

—  Надо же! Она идет к пиву-то.

 

Сел за разработку таблицы.                                     

Вошел Самсонов:    

—  Спрашивали меня, Лександр  Иваныч?

-Да                                    

— Сеем овес! Во всю ширь пошло! Вот что значит денек! Рвут. Честное слово. На листе бумаги крупными буквами я написал плакат:

 

КОЛХОЗНИК!

 

за  каждьй трудодень ты получишь  натурой в  1933  году:

Ржи  2   кило.

Картофсля кило 800 гр.                               

Гороха  325  гр.                                

Овса 1   кило                                        

Соломы яровой   8   кило.        

Клевера,  ссиа,  вики   ….   кило.

 

Сработаешь больше — трудодней себе прибавишь!

Сработаешь лучше — трудодень твой станет богаче!              -

 

—  Вот это в лоб!—одобрил Самсонов, когда я прочитал ему плакат.— Вот это газета! Будут дивоваться!

В обеденный   перерыв у стенгазеты стояли колхозники. Читали, обсуждали, задавали вопросы:

—  А как   же   узнали,   сколько в трудодень  продуктов входит? — спросила Марья Новикова.                           

—  Взяли с прошлого года.

—  А ежели мы нынче больше сделаем?   

—  Читай, там написако.   

Марья прочитала:

—  Трудодень твой станет богаче!—Добавила:—Теперь каждый  будет норовить   на   полтора трудодня!  Ну, только надо следить за огрехами... Будут торопиться, дьяволы... Гляди да гляди...     

Татьяна Самсонова проговорила зло:

—  Я  в   контролълой   бригаде.   Шкуру   буду   драть   за огрехи..

-  А ежели сама попадешь?

- С меня дери!

Внд у Татьяны хищньй, ястребиный. Лицо маленькое, сухое, с большим носем, мужские углы губ стянуты вниз, выпуклые глаза злы. Попадись ей с огрехамн — заклюет, загрызет. И сама себя не пощадит. Она ненавидит Шагова даже за то, что тот медленно завёртывает и облизывает цыгарку,        

- Твой патрет надо бы сюда повесить! — говорит она ему, указывая на стенную газету.     Шагов нахохливается:

 - Почему тгасое   мой?   Твой покрасивше. Усы и бороду подвесть  углем — выйдет Гришка  Распутин!

Самсонов спросил колхозников:        

— Может что неясно по этой таблице? Александр Иваныч объяснит!

Татьяна высказала:        

—  Трудовые книжки лежат у Дергунова., Мы не знаем, сколько заработано... Дергунов забудет, ошибется, а я тоже не упомню. Надо вовремя записывать! И книжечку выдать на руки...                     

—  Правильно! — поддержал  Василь  Степаныч   и  добавил: — Дергунова снять! Далеко живет. Не успевает. Есть у нас грамотеи свои, андрейцевские!     

—  Но,  но,   но!—.перебил  его  председатель.— Дергуновым не кидайся,  Василь  Степаныч.  Другого Дергунова в районе нету, Моя вина. Я ес налегал с трудкнижкам» Сейчас надо сказать ему—И сделает в тря дня.  -  

Василь Степаныч не унимался:                             

—  Чтоб я знал, сколько заработано... Я буду ходить за Сенькой, а в голове видеть трудодень.           

Жена Василь Степаныча ласково сказала:

—  Дергунов   мою  работу  записал  в   мужнину   книжку, а его в мою...                                          

—  Одна семья! — разъяснил председатель.

— Одна-то   одна, — возразил  Василь   Степаныч, — ж>  я мь делаю больше жены? Мне и запиши! Теперь я иод-:сал договор с Иваном Новиковым, а развё я могу шере-,:ть его, ежели в мого трудкнкжку Дергунов запишст ра-ату жсны?                                                    

           

За такую неряшливость решили оштрафовать Дергунова на три трудодня.

 

Колхозные поля ожили.  Солнечный день окрасил их в свежие, живые краски. Перелом в настроении колхозников наметился ясно. Василь Степаиыч заговорил об аккуратном выполнении договора на соцсоревнование. Дошло и до него.! Но чтоб не спугнуть, не охладить других  «Василь Степаычей», надо прочно закрепить победу, вогнать их работу в организованное русло. Солнце и таблица о трудоднях взбодрили людей .       

 

Из черной подсыхающей дороге выперла твердая щетина зелени, как вышивка по черному бархату. От солнца стало просторнее на земле. Стена березовой рощи придвинулась ближе, стала лиловой.

Кругом   шевелятся люди,  лошади,  стоят телеги, привалились у колес серые мешки с семенами. Ребятишки с хворостинами гоняются по пашне -пугают грачей, которые стаями налетают на засеянные поля, Два севца шагают важно, как оперные цари. Кланяются в обе стороны, разбрасывая пригоршни семян. За ними цепочка бороновщиков.

— Все-таки будет    дождь! — говорит    озабоченно    Ко-

'                               ''

— Почему? — удивился Я.            

 Чувствую дождь за сутки. Приближающийся воздух -'-ременяет, как сказать, каждое тзорешге... ^ч начал говорить о своих ранах, о ревматизме.            

Подошли к овсяному полю, покрытому редкими зелеными. Вырыли один росток. Оказывастся, толкий корешок Как белая нитка, ушсл в землю сантиметра на четыре.

Комардйм,- —

—  Бот   как   Лержиг   хоЛод — гоборит   К овес коренастый!

Василь Степаныч остановил Соньку, посмотрел на росток овса и говорит:

—  Это вы из Москвы привезли... Для уговору! Самсонов сердито проговорил:

—  Сколь  ты  дурак,   Василь  Степаныч.   Я   же  сам по сеял...  Ругали-то меня...  Помнишь? — » ко мне: — У на: тогда была практигка на дурь. Шагов командовал, грозил. В такой тревоге я и посеял овес. На первый день пасхи: Какое было на меня покушение! В кровь, в жилу материли А теперь взошло. 

Самсонов положил росток овса на ладонь и поднес его к лицу Василь Степаныча.

—  Тебя самого надо взять в Москву для показу... В посылку завернуть и увезти... осторожно...                  

Василь Степаныч крикнул на лошадку:

—  Но-но, Сонька! Круши на полтора трудодня! Сонька ходила веселее, увереннее, чем раньше. И Василь

Степаныч переваливался с ноги на ногу быстрее. Походил на селезня, которого подгоняют хворостиной.

На улице нас встретил Курников. Он издали улыбался шишковатыт?ги щеками. Видно было — хочет сказать что-то важное.

—  Начальник   политотдела,   товарищ   Табаков   прибыли, — сказал он торжественно, — просят вас в  сельсовет.

Самсонов широко раскрыл глаза, разинул рот, точно собирался чихнуть. А Курников продолжал: 

—  Там и Бухтарев. Колхозники. Товарищ Табаков расспрашивает обо всем решительно... С подковыркой...

У сельсовета дремала оседланная сивая лошадка, похожая на Соньку. Когда мы вошли в комнату, Табаков спросил колхозников: 

—  Ну,  как   тут   наш   уполномоченный?   Строго  с вами  расправляется? 

— Всяко  бывает,—Сказал Самсонов вкрадчиво,— мы наседаем, когда и он...                           

—  Это хорошо!  Ругаться всегда полезно.

Табаков взял трубку телефона, позвонил в политотдел:

—  Игорь?.Я в Андрейцеве... У Завалишина. Если придет   Бондарев,— скажи — вернусь   в  политотдел   завтра,  к обеду.      

Табаков, разговаривая по телефону, сидел лицом к окну. Серые глаза вспыхивают желтой искрой. Тигровые Щегси, как из выветрившегося камня. И все лицо крепкое, неподвижное, суровое. Под козырьком приплюснутой фуражки крупный нос, срезанный над тонкими длинными губами. На широких выпуклых плечах лоснилась новенькая кожаная куртка. Табаков встал из-за стола, прошелся по комнате. В осанке его проявлялась закалка военного. Он то и дело поправлял ремень, фуражку, вытягивал рукава, оглядывал сапоги. Чувствовал себя всякую секунду.                        

—  Ну, пошли, Завалишин...

—  Пошли.

К Табакову подошел инвалид-припадочный, с одышкой бормотал:

—  Похлопотать  бы,   товарищи...   Насчет  матери... - Нельзя ли?

Табаков ответил инвалиду медленно, четко, глядя в глаза:    

—  Не беспокойся, товарищ. Все, что сможём — сделаем...

—  Вот   спасибо!   Вот   хорошо! — бормотал   инвалид.— А то хоть подыхай...                              

Табаков посмотрел нашу стенгазету, удивился:

—  Когда ж вы успели сделать таблицу о трудодне?

—  Это   Дергунов  у   нас...   Счетовод   бойкий,— ответил Самсонов.

— Хорошо.    Оч-чень    хорошо,— бормотал    Табаков.— Действует на колхозников?—спросил он председателя.

— Был разговор. Сильный... Как водой окатили...  

— Л трудкнижки на  руках?

?ас-:кая   борозда

,97

Самсонов замялся, взглянул На меня!          

—  Не успели, товарищ Табаков.

-----Плохо. Таблицу-то вывесили, а трудкнижки держите. Без трудкнижки таблица мало скажет колхознику. В три дня раздать...

 

 Колхозники возвращались с работы, сдавали лошадей, Табаков в конюшне поговорил с Даниловым и встретил Василь Степаныча. Старик, сдавая Соньку конюхам, давно посматривал исподлобья на Табакова.

—  Ну,   как  у вас  сегодня  работа?—спросил Табаков старика.

Женщины переглянулись. Василь Степаныч отвернулся, не ответил и втерся в группу женщин, как делают ребята в очередях.  

—  Значит, плохо, если молчите, — удивился Табаков.

—  Не знаем,— ответила Федосья.—Нам кажется рановато...

Табаков сказал:

—Раньше посеете, больше соберете...  

Василь Степаныч вышел из толпы и визгнул Табакову в лицо:

— Покуль березовый лист не будет в полушку,—ни хрена не выйдет! Зря работаем!

Бабы грохнули.                

—  Кто это тебе сказал? — насмешливо спросил Табаков.

—  Сам пахал. Знаю... Будет гибель!

Очевидно Табаков, как свежий человек, подействовал на старика возбуждающе. Разбередил его старые раны, вызвал сопротивление.

Марья Новикова засопела, уперлась глазами в Василь Степаныча, сказала:

—  Что ж теперь? Пашню бросать? Ждать твоего березового листу? — Василь Степаныч смолчал.— Распускать всех домой?  Лежать?  Нет уж, Василь Степаныч! Ты лежи, а мы поработаем... Поговорили... Хватит.   

—  А ежели я боюсь?! —воскликнул старик.

—  Чего боишься?

—  Гибели...      

—  Какой гибели? — спросил Табаков

—  Докажи мне, что не будет гибели посеву? Вот и всё. Не было у нас так рано никогда. И я боюсь...

—  Тебе доказано! — сказал растерявшийся Самсонов. — . Д ежели не хочешь понимать — с тобой некогда разговаривать.

Я спросил Василь Степаныча:

—  Как же ты подписывал договор на соревнованис, если не веришь в урожай?

—  Я подписывал на работу. И работаю не хуже других. Но боюсь... — Он улыбнулся мне, добавил: — Разве я не правильно обсуждаю?       

—  Чудно ты обсуждаешь, — сказал Табаков.

—  А ежели будет ошибка, ты кормить будешь? Тогда тебя и не увидишь! Оставь хоть адрест... На всякий   случай...

                                                                              

Василь Степаныч перепрыгивает с одного доказательства на другое, и не поймешь: нападает он или обороняется. Верней — делает и то и другое. Сопротивляется своими способами. Почему? Боится! Смертельно боится неизвестности. "Эту боязнь он сохранил с детских лет, донес до наших дней в неприкосновенности. И было бы смешно ждать от него переплавки после одного собрания о соцсоревновании или одной таблицы о трудоднях. Василь Степаныч — корешок идиотизма нашей деревни». Борьба с такими «корешками» — величайшая борьба. Фронт! Нужны армии политотдельщиков, избачей, агрономов. Нужны кадры. А тут --ка дело обстоит так: был в прошлом году избач, а нынче "я по смете не предусмотрен».

" этом направлении я разговаривал с Табаковьм, когда  мы с ним подходили к Янинскому колхозу. Время было послс закатное, но еще не стемнело. На улице встречалась янинская молодежь: крепкая, рослая, игривая. Девки мур-''"хали пссенки, хохотали, топтались в самодельном танце, отпускали   по нашему   адресу   шуточки.   Одна вздохнула запела смело, сочным голосом: 

  

Я стонать буду, умирать буду,

Но твоих глазенок, милый, не забуду,,,

Ты  не пой   петух. кукарекушку,

Я   без  милого   мово   брошусь   в  рекушку.

 

Табаков сказал ей:

—  А речки-то у вас нет! На  колодцах сидите...

—  Можно и в колодце утонуть, — сказал парень.

—  Для чего тонуть? — спросил Табаков.

— Одной колхозницей будет меньше! — засмеялась девка.

Табаков подумал и сказал:

—  Выйди замуж. Роди сына. Одним колхозником будет больше.

У палисадника чистенького дома стояла густая толпа колхозников. Как раз под высокими старымн березам: Издали я расслышал знакомый сипловатый голос бргиадира Костюгова, рыжебородого, которым восхишался Саморядов.

—  Беседуете? —спросил Табаков колхозников.

— А то как же?—прохрипел Костюгов. — Надоть . Работа требоват... С вечеру обсудишь,—днем лучше ло" дет... Обсуждам!

Поздоровались. Я познакомил колхозников с начальником политотдела и спросил:

—  А нет ли тут председателя? Костюгов оглянулся:

— Здесь был...   Шичас..

— Домой ушел, — сказал  черноглазый счетовод.

Табаков спросил:

   — Нельзя ли послать за ним?

Счетовод   сорвался за  председателем.   Колхозники 'е'' ,ч.али. Только Костюгов, поворачивая  рыжую бороду "то одиому, то к другому, говорил нарочито и строго:

.— Мое тако   распоряжеиие!.. Мы с Газрнлычем   завтра идем рассевать...  Пятеро боронют...   Остальные делются: .: корчевку целины и на пахоту мягкой... Понятно? Через несколько минут вернулся счетовод, сказал:

—  Нету дома председателя.   

 Костюгов забеспокоился:  

—  Теть  знаем:   здесь находится...  Близко.   Но у какой вдовушки—непонятно...

Тронулись    по улице толпой в лравление    жолхоза. На-стречу быстро шагает предссдатель Петров.

—  Где    ты скрывасшься,    товарищ   Петров?----спросил утя начальник политотдела.

—  Как где? Спать лег! — ответил   Петров.—-На основании, как сказать, постановления совнаркома позже десяти часов собраньев не разрешается.                                  

—  Ого, какой ты законник! — удивился Табаков.

К избе правления колхоза народу подошло еще больше. На лавках не хватало мест. Женщины стояли группой у порога. Бригадир Костюгов полез вперед я с кряхтом занял место за двоих. Рыжая борода его от лампы стала кровянистой, искрилась... Щеки лоагались.        

Табаков оглядел собравшихся, вынул из бокового кармана записную книжечку;                                              

—  Давайте поговорим   по  душам, — сказал он. — Получили семена эмтээсовские?

—  Получили,—ответил Петров.

—  А трудкнижки розданы колхозникам ?       

—  Нет, — ответил счетовод. — Не успели заполнить.    

 Табаков  спросил  колхозников:     

—  Нужиы вам трудкнижки ?

—  Антиресно, — ответил   Костюгов. — Ежели   она,  скажем,  близко   при тебе состоит,   книжка, — Взглянешь... за-^:сь... Взтлянсаь, что ты? Как ты есть?... Работа или буза.— Ты, товарищ Петров, персонально отвечаешь за это. первому мая раздать,—сказал Табаков.                          .

В разговоре Табакова четко выпирали три момента: осведомление, задаине и обеспечение проверки исполнения.

—  Сколько    по вашему    колхозу входит   ржи в трудоденъ?—спросйл он Петрова.

Тот кивнул на Костюгова:

—  Вот он скажет... 

—  А ты, председатель, не знаешь?  

 — нет...      

Костюгов посмотрел на Петрова, вздохнул

—  Теть, кто же знат?—сказал он.— Никто этого факта не знат!.. Все трудодни уходили... Уплывали. В карман.   Пол-Кашина сидят. Всё наши председатели... До  девятого   колена... Растащители... Теть, три года раздевают... Когда  же будет ослобождение? Манифест-от?            

— Какой манифест?                                                        

—  Манифест-от ихний от воровства! Теть, шагу не сделат, чтоб не украсть... Не колхозяа гкизяь, ;а думам: прекращение текутцей жизни намечается... Нет ослобождения! — воскликнул Костюгов и закашлялся.  

Табаков жевнул скулами:

— Мы это прекратим. Поставим так, чтоб одного вора  сразу десять честных могли заметить и поймать. Понятно?..

—  Словесно—понятно!—махнул   рукой    Костюгов.—  Жизненно — кругло. Не за это ухватиться. Теть, из Москвы бы воры? Свои! Саки!.. Родня! Кровь!..                           

Табаков рассказал    об опыте андрейцевского   колхоза насчет подсчета трудодней.

—  Там каждый колхозник щупает свой трудодень в кармане... Костюгов мечтательно заговорил:

—  Теть, Самсонов — с ошейником собака... Кусат тихо, но скрозь... Раны нет, а чахнешь. Дать бы ему высшее командование вожжей! Со дна моря корабль достанет...

— Берите с него пример!                       

—  Мы не в  возрасте! — засмеялся  Костюгов и  обошел взглядом хиленького Петрова.

Собрание насторожилось. Костюгов намекал на молодость и   бесхозяйственность    Петрова,   Колхозники глядели   на председателя так, точно в него нацелились из ружья. Петров ответил тихо

—  Я не возражаю...

Табаков вспыхнул:

—  Что значит: Я не возражаю»? Сталин сказал: Колхозники должны быть зажиточными». И мы с тобой обязаны  это исполнить.

Костюгов добавил:

—  Пора!.. Надоть покачнуться. К одному чтоб. Али в гибель, али вылезать. Так нет дыханья.

—  Три года маемся! — сказал упрямо Котов. — Не можем встать.

Заговорили и другие: сначала тихо, потом смелее, перебивая друг друга.                                                    

Когда галдеж притих, Табаков спросил:                     

— Зажиточными-то хотите быть?

 Костюгов задумчиво ответил:   

—  Зажиточный»... А как его погладить? Вот эдак?..— Он провел  пухлой ладонью   по столу.— В каких обусловиях значится зажиточный?  Кулак  был,  знам...   В  паука преображался... Кровь сосал. А мы здоровались с ним за руку... Потрет его мы знали... А вот зажиточный? Нет в моих глазах... Издаля бы хоть взглянуть...

— Работа по-новому быстро вам покажет, что такое зажиточный, — сказал Табаков.—Зажиточный сейчас получает в колхозах по девять кило хлеба в трудодень. А у вас? И двух не наберется...

— Собственно! — согласился Костюгов. — Пчела и та дает мед только в коллективности... Одна не в силах. Но теть каждой пчеле надоть, чтоб цветок был? Без цветка не будет меду! Без цветка, пожалуй, зачеркнётся и пчела... Надоть новую борозду провести в голове колхозника. Чтоб увидел, почувствовал поверил. А мы так думам: ежели с зажиточного будут крепче драть, он меду в улей не по-7<ч-щит... В этом вся наша мысль спрятана, — постучал пальцем бригадир, — глубоко, но тут... она.

 

—  Крепче будут драть с зажиточного? — удивился Табаков. — Кулацкий разговор. Враг пугает.   Ваша беда: три года на ноги не можете подняться. Надо об этом говорить сейчас.   Практически   подойти:   как  вытащить   колхоз,  как освободиться  от воров, выдвинуть вперед   честных  работ-ников. 

—  Правильно!—загудели колхозники. Костюгов  разгорячился:

—  Назад мы не хотим. Назад и борода моя не разовьется. Но ты дай знак — куда! В углу икона—бог. Не видел его,  а молишъся. А, теть, нынче налепи ты мне на стенку зажиточного... Покажи его. Тогда молиться буду по-другому... Вихрь   будет! — Костютов   разволновался    и замолк. Потом рванулся с места, взялся за грудь и выхряпнул:— Я, теть, задушу тогда  сам  вора. Искалёчу... Не тронь!  На-ше! Обчественно! А шичас? Никто рук марать не станет. Вор знает это. Жрет наш мед.  

Табаков спросил Костюгова неожиданно:

—  А ты сам хорошо работаешь?

Бригадир смутился. Посматривал на колхозников.

—  Как другие скажут. Я себя не вижу издаля.

—  Хорошо,— сказал Котов.

—  Понимающий в хозяйстве, — добавил Буланов.

— Если ты хорошо работаешь, — сказал начальник политотдела, — то следи, чтоб и другой работал хорошо.

—  Как бригадир я собственно. Что требовается. А так-то кажный следи сам за собой.

-— Нет,  именно: хороший работник должен подтягивать плохого.                                                                               

Бригадир отвернулся, махнул рукой:        

—  Невыгодно...

— А я тебе докажу, что выгодно! — засмеялся Табаков.— Ты хорошо работал, заработал сто пудов. А твой сосед работал плохо, заработал пятьдесят, Делите вы пополам, и получается: обоим только по семьдесят пять. Он тебя обворовал на двадцать пять пудов.

Бригадир моргал рссницами, улыбался, поглядывая иа ссмзшотепную лампу, потом сказал:

— Что-то не дается мне... Спервоначалу... Но тут есть след... Что-то скрывается... В этом подполе...

Табаков привел еще несколько примеров. Дело стало проясняться. Заговорили. Костюгов злпорно поддерживал мысль  выгоде. Потом задумался, сказал:

— Мужик понятныа!~Иде его выгода на общу пользу— э.ч... портки отдаст... А где не видно... там он, собствённо...

Табаков прицелился круты?. тигровым взглядом в за-плывшие глаза бригадира, спросил:

—  А твоя личная выгода совпадает с общей, коллективной?                                                              

—  Попадать должна,— зашевелил бородой Костюгов, — ежели пойдем по новой борозде.

—  Вот здесь и цветок для пчелы.                        

Колхозники молчали. Но лица выглядели веселее, спокойнее, чем раньше.     

—  Ну, больше я не буду вас задерживать, — встал Табаков. — Завтра приду.

Петров похрапывал за спиной счетовода. Но шорох встающих людей спугнул его. Он вскочил и подошел к Табакову: 

—  Про   жеребенка  хочу сказать,   товарищ   Табаков,— пробормотал он.

—  Про какого жеребенка?     

—  Дело было так, — начал Петров.

И он певучим голосом, без остановок, в точности передал начальнику политотдела то, что рассказывал мне. Табаков не перебивал его, слушал упорно, внимательно. Но казалось, что он слушает меньше, чем думает,- играя карандашиком. 

—  И  до сих пор не заплатил?—спросил   он,   любуясь нарисовашой решеткой.           

Нет, — ответил Петров.— Он член бюра.

—  Сколько стоит жеребёнок? -  резко спросил Табаков:           

—  В пятьсот рублей оценён.  

— Через три дня деньги пришлют... Позвоните мне в политотдел... 

Колхозники начали шептатъся. Костюгов сказал:   

—  Тогда и про картошку надо упомянуть... С прошлой осени не можем получить   деньги  за   картошку. Сдали   в октябре... Сичас уже май... А нам нет получения.

Черноусый Буланов добавил:

—  Я сдавал... Дали мне    квитанцию. Деньги,    говорят, пойдут на ваш текущщий... Через месяц проверяем в банке— наших денег нет на текущем.                         .    -

—  Сколько? — спросил Табаков.                                   

—  Возле   двух   тысяч... Банк   спервоначалу   записал их на текутяип Фетенинского колхоза... Подарил фетенинцам... Я опять поехал, обсказал... Фетенинцы тоже дали честную справку:   «Деньги не наши».  Банк обещал  переписать на нас. Опять ждем. Через три месяца я опять поехал в Кимры. Но деньги наши совсем пропали.

—  Почему же?— насторожился Табаков.

—  А их перечислили   на какой-то    Анинский   колхоз.    Мы — янинцы, а те аннинцы... Несходство в одной букве...

А своих денег до сих пор не можсм выручить... Семь месяцев.     

—  Что ж ты плохо поворачиваешься, товарищ председатель? — спросил строго Табаков Петрова.

Тот молчал. Костюгов, немного погодя, сказал, кивая на черноусого:  

—  Теть, он у нас сдавал картошку и ходатаем был... Но не успел. Теперь другого надоть посылать.   

Табаков посоветовал:    

— Вы   поручили  человеку   сделать:   «Сделай».   Не   сделал—«Почему?»

— Мне некогда теперь, — сказал Буланов, — Я должен сесть в Кашин. Погнила у нас солома. Я завхозом был. Дали  мне шесть месяцев.

 

Табаков смущенно буркнул:

—  Ну, это уважительная    причина... Тогда я возьмусь за это дело сам. Устрою...                                   

—  Выручишь? — рассмеялся Костюгов.    

—  В пять дней    картофельные деньги будут на вашем текущем счету...    

Табаков захлопнул книжку и добавил:       

—  Простите, товарищи. Я вас задержал... Вам завтра на работу. Петров  прав:  я нарушил постановление партии правительства о собраниях...   

— Еще  есть, — сказал    Петров, — за  вами    долг...   3 Ильинской Мы-ты-эс.  За прежним руководством...

—  Сколько и за что?     

—  Семьсот девяносто  четыре рубля за сено... Мы е. сдали сено — до сих пор они не заплатили...

—  Это я записыватъ не буду, — сказал Табахов.— Завтра получите все деньги.                                                  

—  Три тыщи  нацарапали! — сказал восхищенно Костюгов и подошел вплотную к Табакову—По этому случаю передай поклон  моему  сыну.   Там   у   вас   работает...  Тракторист...

—  С  удовольствием, — улыбнулся   Табаков.     И пожал бригадиру руку.    

 

 

 

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ ►                                                                                              ВЕРНУЬСЯ К ОГЛАВЛЕНИЮ▲