Ясное теплое утро. Солнце хлестнуло малиновым лучом в стеку у моей лежанки. Комардин сидел за столом и писал. Заметив, что я зашевелился, он пробасил бодро:
- Смотрите, колхозники вышли на работу! Самсонов с лукошком – клевер сеять.
— Смотрите, колхозники вышли на работу! Самсонов с лукошком,—-клевер сеять.
Подходим к Самсонову. Возле него стоит женщина в шубе. Подмышкой пучок ржаной соломы для всех.
— Хотели двадцать третьего начать? — спросил я, здороваясь..
Самсонов, оглядывая поле, проговорил:
— Жди, не жди погоду, а сеять надо...
Вдали за кустарником виднелись сивая лошадь и лахари.
Лошадь медленно шла, качая головой, а пахарь наседал на плут, скрючившись. За ними—стая грачей.
— Рано сеять,— сказала женщина, но Самсонов возразил:
— Ничего не рано. Холодновато, верно, но когда-нибудь начинать надо...— И ко мне:— Только вот, товарищ Завалишин,— у нас есть расхождение с агрономом Бухтаревым... Вот это место он велит пустить под лен. А мы хотели под картошку… Льну здесь никакого не получится... Практика показывает...
— А может быть это нужно для севооборота? — спросил я.
Комардин пробасил:
— Что касается, как сказать, агрономических
мероприятий, то он, очевидно, имел в виду
севооборот. В плане...
Самсонов выслушал Комардина и отвернулся:
-----Совершенно справедливо... Севооборот мы, действительно, принимаем. Нужно это. Но нам хочется так, чтобы и оборот был, и урожай.
— Правильно,— согласился Комардин.— Урожай на .первом плане по государственному заданию..
— А у агронома ошибка: вышла! —перебил Самсонов.—Вот она земля. Смотрите. Разве такая
может под картошку? Тяжела. А лён возьмёт.
Я мало понимал по агроноимческой части . но необходимо было встать сейчас же на чью-то сторону.
— Хороший у вас агроном?— спросил я.
— Так-то он хороший. Вполне здешний. Дом имеет свои. Но иной раз ошибается тоже...
Я спросил Комардина:
— А вы что скажете, Василь Арсентьич?
Комардин нахмурился:
— Поскольку данные, как сказать,
неясные насчет севоборота, я тоже соглашаюсь с
товарищем Самсоновым - Здесь
лучше — лен. А там картошку...
— Совершенно справедливо,— подтвердил Самсонов.
Мы ушли к бригаде Шагова. Почва была мягкая, зыбкая,— болотистое место. Сапоги проваливались. Я увидел жаворонка. Торчит в воздухе, напоминает, как. я в детстве тоже бывал с дедом на пашне. В такие же холодные утра, не хотелось просыпаться в душном шалаше и выходить на стужу.
Группа пахарей человека в четыре. Ходят гуськом. Шагов впереди. У него крупная сивая кобыла, очевидно жеребая. Против "этой кобылы бригадир кажется хиленьким, вертлявым мальчиком, с промерзшим лицом под черной приплюснутой фуражкой. Он издали увидел нас, остановил кобылу на середине пашня, закричал:
— Видите? Нам ассигновали целину, а сами мягкую пашут! Разве это не мошенство? Себе мягкую ставку, а нам тяжелую...
— Они у руля! — говорит женщина. Шагов морщится и говорит:
— Отростки рамзинские.
— Кто? '
— Первая бригада. И Самсонов под
их дудку... Было ясно, что обе бригады «на ножах».
- Всюду классовая борьба,—вздохнул Комардин, -
группировка! Первая бригада Новиковой из зажиточных,
вторая Шагова —
из бедноты. В первую входят раскулаченные
и все начальство: председатель колхоза , секретарь сельсовета, во второй одна демократия.
— А где же у вас лен, засеянный
в снегу? —спросил Самсонова, когда мы снова вернулись
к нему от Шагов;
— А вон столбик у дороги.
Председатель закончил посев клевера, повел нас возле изгороди. Здесь огораживалась чахлая реденькая озимь. Дошли до нового сарая, остановились у груды земли с горевшими кусками досок и бревен.
— Мельница была — ветрянка,—сказал Самсонов - От неосторожного обращения
погибла. Спалил ваш сосед Журавлёв-«большой».
Принудиловку имел за это.
—- Как же вы без мельницы?
- Жерновами... Вручную. Но мука получается неважная. Скрипит под зубами»
Подошли ко льну. Серая земля, тугая, подернулась застывшим илом. Самсонов объяснял: -----
—- Оно, конечно, наука требует опыта... Но колхозники не сознают. Не всегда выгоду получишь сразу. Дурь-;она у нас в самой косте...
— Неужели семена погибнут? —спросил я;
— Совершенно справедливо,— ответил председатель, точно был виноват в этом. — И семена были всхожие... Видать, толков не будет... Вот, у самой дороги, примы-эвона сколько!
Коричневые семена густыми стаями клопов прилипли дороге, сбитые водой. И только кое-где единицами встречались на самой пашне.
Мы ходили, пригнувшись, разглядывали землю. Комардин вдруг заржал:
— О-о!.. Нет. Все-таки скидает
шапочку!
— Где? — насторожился Самсонов.
— Вот! Видите?
Комардин взял на ладонь семечко, прилипшее к комочку земли, и показал сначала мне, потом Самсонову.
— Видишь, как поступает семя? Оно первоначально -снимает свою шкурку. И в то же время дает в землю корешок. Он прилип к комочку. Как семя укрепится в корочке - ждёт солнышка. Взглянет солнышко—семя дает росток в два лепестка...
Самсонов, не слушая, разглядывал семечко и досадливо бормотал:
— Эх, очков с собой не захватил !
Потом громче:
— Это как-то выжило... А вообще, видать, пропало все... Теперь бы оно должно по временя сказаться...
— Оно давно сказалось бы, да холод не дает! — страстно говорил Комардин. — Температура воздуха не дает возможности произрастать, растению. Держит его в земле...
— Это-то понятно,— вяло протянул Самсонов. И немного погодя крикнул: — Едрит твою кочергу! Верно лепесток слезает!
И ткнул пальцем в землю. Льняное семя, как молочная капелька с иголки,—на нем крохотный стебелек, расколовшийся на два зеленых лепестка. Выдернули, рассмотрели: корешок проник в землю крепко.
— Во!— торжествовал Комардин.— Об этом я и говорю..
Он уперся ладонями в колени, стал искать еще, но зеленых лепестков больше не было...
— Взошло! — недоверчиво бормотал Самсонов. — Может быть, какие примутся. Но сейчас трудно узнать: природа, она мудрая. -
— Как будет солнце—вот и мудрость!— басил Комардин. — Это семя лежало в затишьи от северных ветров, . Видите, комочек загораживает его от севера. Семя, лежащее, как сказать, лицом к солнцу,—дает росток быстрее,
— Эт-то понятно,— тянул Самсонов,—но я скажу так: сельское хозяйство—самая трудная штука. Тут надо много иметь в котелке. По-моему, труднее сельского хозяйства нет ничего. Эвона, еще зелень! — добавил Самсонов живо,
Нагнулись — еще лепесток.
— И это взошло? — удивлялся Самсонов.
Когда мы ушли с пашни, я сказал ему:
— Ну, теперь, Дмитрий Алексеич, пусти в колхозе агитацию. Сам видел, как «пропало» семя.
— Совершенно справедливо,— согласился председатель.— Это мы сделаем... Пусть сами приходят и смотрят. Льняное семя прилипчиво... Абы краешком задеть за землю—.пойдет... Сомненье мое было в том: «промерзнет - пропадет». Ну, а сейчас факт на виду... Всякий скажет.
Когда я вернулся домой, дожидалась старушонка. Маленькая, звонкая. Она сразу заговорила громко, как заводная:
— Золотой ты мой, дорогой начальник, как вас называть - не знаю. Съели бедноту!.. Пожрали всю!.. Мы первые взошли в колхоз, теперь нас вышибли. «Подыхай-, с голоду... Нам не нужны...»
— В чем дело?—-спросил я.
— Самсоныч у нас царь я бог. Тянет руку кулаков. Тогда они шарахались, кулаки-то, измывались, а мы взошли не побоялись... Пять дворов. Работали, работали, а а нас выгнали... Ну, чем теперь должна кормиться я?
— За что тебя выгнали?
— А вот, поди, спроси их...
— Ну, все-таки
— Не знаю, золотой ты мой... За то, что бедная, за то, Что я не покладая рук работала. И все им отдала в колхоз.
— Как твоя фамилия?
— Пискунова, дорогой начальник, Пискунова Дарья. Вышла из-за перегородки Егоровна и по-хозяйски важно заговорила:
— Тебя приняли в колхоз из-за нехватки... Четыре семьи не утвердили — пришлось взять тебя, пятую... А та то ты работница мягкая...
— Подожди, Егоровна,— перебил я хозяйку, но она не унималась:
— Сколько раз ей было говорено: «Ежели будешь так работать—исключим».;.
Пискунова визгнула:
— А как я работала? Ты знаешь, как я работала? Я гнула спину больше всех! Я мужскую работу делала! А они меня съели!
— Но почему же?
— Ты их спроси, дорогой товарищ, как тебя там называть — я не знаю. Выгнали — и все. Ты вели принять меня колхоз.
Егоровна ушла за перегородку. Писхуниха быстро пошла к столу и положила на мои бумаги пару свежих яиц.
— Прими меня, пожалуйста, в колхоз,— зашептала она.
— А яйца-то зачем суешь? —расхохотался я.
— Тш!..— зашикала старуха, указывая пальцем на перегородку.
— Возьми обратно! — громко сказал я.
И старуха быстро спрятала их за пазуху. И торопливо ушла.
Егоровна кратко, спокойно объявила:.
— Воровка! За воровство исключили. И сына выгнали а воровство... А какая уж работница! Все с утра хватаются за дело, а она приходит в полдень...Разве можно так колхозе?
Вошел малорослый человек с
хитрыми черными глазками.
Огромная серая кепка пузырем вздулась набок. Тонким голоском он заговорил нехотя:
— Я председатель, ну что ли, сельсовета, Клюкии. Говорят: приехал какой-то политотдел. Остановился у Егоровны. Думаю, надо сходить... Не будет каких-нибудь особенных распоряжениев?
— Каких распоряжений?— удивился я.
--- Ну, может быть насчет собраньев, или бы что? Каждый принижающий завсегда начинает с председателя сельсовета: «Давай то, давай это...»
- Как у вас тут с севом?
С севом плохо, можно сказать. Холод, вода, фуражу «ало. Лошади приморены.
— А тракторная группа где?
— В Голубинсксм колхозе. Мужики ругаются: днем и ночью дежурят у тракторов. А трактористы гуляют.
— Почему?
— Нельзя приступиться. Вода.
— А кулаки есть у вас?
Клюкин поглядел в сторону:
— Как сказать? Тут, в Андрейцевом, были трое раскулаченных. Но их восстановили на днях. Неправильное исключение произошло.
— А может быть неправильно их
восстановили?
Клюкин не ожидал этого вопроса:
— Об этом я ничего не могу сказать... Думаю, там вер же разбираются... Христеристику им дали полную.,.
Егоровна сказала из-за перегородки:
— Какие же они кулаки? Держали ребятишек в учениках. Без этого и сейчас нельзя. Надо учить сапожному рукомеслу? :
— Были они или не были, нам неизвестно, — сказал председатель громко. — Комиссия разобрала по косточкам их хриктеристику. И восстановила. Стало быть, мы должны подчиниться.
Егоровна вышла в сени, председатель оживился:
— Я к вам,- товарищ Завалихин, насчет попов. У нас два попа на одну церковь. Больно жирно получается. Один был сослан на три года, вернулся, живет сейчас при церкви.
— За что был сослан?
— За, агитацию против колхозов. Сейчас вернулся, живет тихо, смирно. Но все-таки, как сказать, культ.
— А раскулаченные
как ведут себя? — спросил я.
— Очень хорошо, товарищ Завалихин Им теперь, конечно, пикнуть не даем.
— Какой колхоз у вас считается самым слабым?
— Янинский. От плохого руководства. Прежние руководители с первого, председателя сидели, сидят и будут.
— Как «будут сидеть»? — удивился я,
— Осуждены, но еще не посажены.. За растраты,. за платность, за порчу... У янинцев есть поговорка: «без принудиловки ни одного председателя не отпускаем». И сейчас говорят новому председателю, Петрову:«Хоть ты и коммунист, но мы тебя тоже...».
— Давно работает новый председатель? — спрашиваю я.
— С февраля.
— Ну, как хороший парень?
Клюкин потупился:
— Мне,
как партийцу не нрдравится его партийное поведение.
Вступил в должность он на масленицу. Разрешил колхозникам кататься, а сам
нарезался вдрызг. Свалился в курятник. Теперь начнет
приказывать — его посылают к матери. Бесхарактерный. На общем собрании вдруг
кто-нибудь из баб скажет ему: «А ну-ка, Миша, улыбнись?» Он.
исхлябятея. (За ним все
общее собрание в хохот;—
Председатель кашлянул.— Потом стали жаловаться мне колхозники: шатается по вдовам. Я проверил — верно, шатается. Говорю ему как-то: «Выпить хочется, Петров!» . Он зовет меня: «Пойдем, говорит, достану». А я думаю: «Веди,— откроются твои гнезда....Где ты там шуруешь?» И вот подходим раз ночью под окна к одной вдовушке. Марья Растрепина: - есть такая. Поп у нее живёт. Стучим. Она открыть открыла, но ничего на стол не подала: испугалась меня. Петров решил: «Ты, Клюкин, не суйся—сам спрошу. Тебя боятся». Подходим к другой вдовухе. Петров спрашивает: «Можно?» — «Можно». Вошел в дом, а я остался на дворе, потом нагрянул враз: у них самоварчик, яишница, водочка, Петров ее за титьку держит.
Я перебил председателя:
— А чем сельсовет помог Петрову насчет семян и фуража?
— Чем я могу помочь? - развел руками Клюкин.— Он за помощью ко мне никогда не обращался.
Я пошел в ссльсовет поговорить по телефону с политотделом. Темнело, моросил неприятный холодный дождь; У сельсовета стояли люди. Я заметил, как один из группы отделился и быстро махнул за угол. Подхожу,— на двери сельсовета замок.
— Из сельсоветчиков нет никого? — спросил я колхозников.
— Егорыч толъко что ушел... Секлетарь. беги-ка, Вань догони!
Мальчишка побежал и через минуту привел секретаря. Он был пьян.
— Егорыч? — сросил я его .
— Так точно! — удивленно ответил он.
— Можно попасть в совет?
— Ключи у Клюкина... У председателя... Он взял...
— А где он живет?
Секретарь порылся в карманах и забормотал:
- Ах, нет, извиняюсь... Простите... Виноват... Ключ здесь... У меня, оказывается...
Я долго звонил по телефону. Наконец мне станция ответила раздраженно:
— Ну что? Чево зудишь? Чево тебе надо?!
— Кто это гоаорит?—спросил я.
В трубке захохотали:
— Не рассусоливай... Говори,— кого надо?
— Политотдел...
— Политотдел?
-Да.
— Ну. ну...
— Чего нукаешь? Соедини и все! — сказал я строго.
— Ладно, ладно. Не ерепенься... Подумаешь, строгий
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ ► ВЕРНУЬСЯ К ОГЛАВЛЕНИЮ▲